Откуда взялись на свете комары,

рассказал Орест Ерофеевич Боровичок

* * *

Скажите-ка, внученьки мои, какая мать самая лучшая по-вашему, а? Любящая, говорите? Нежная, заботливая? Которая всегда простит? Эх, девчатки, мелко вы ещё плаваете. А подрастёте, детишки пойдут, жизнь завертит — там уж некогда будет ума набираться. Ну слушайте, коли так.

Было это в те незапамятные времена, когда ни комаров, ни мух, ни слепней и в помине не было. Никто людей да животинку не мучил, не кусал, не грыз, кровь не пил. Благодать, в общем. Тогда люди ещё с Сильными знались да выше себя смотреть умели. Не по себе жизнь меряли, не по деду, не по соседу — по Правде. А Правда — одна на свете. Как вот звезда Полярная. Откуда ни посмотри на неё — всем одинаково Север укажет.

И люди крепко помнили: не знаешь, где Север — на Полярную взгляни. А не знаешь, как быть, — по Правде сверяйся. Не ошибёшься.

Что, внученька, спросить хочешь? Как Правду узнать? А подумай-ка. Вот поступил человек неправедно, не по совести — как про него говорят? Некрасиво, говорят, поступил. Красота, она и есть Правда. Так-то вот. И её беспременно всякому понять нужно. Недаром говорится: Правда — свет разума; Правда светлее солнца; всё минется, одна Правда останется; без Правды не житьё, а вытьё; Правда со дна моря выносит, из воды да из огня спасает.

В те времена люди это понимали. А уж матери особенно. Оно ведь как? Отец — то на охоту, то на пашню; то за рыбой на озеро, то за дровами в лес. А мать — она завсегда с ребятёнком рядом.

Растёт маленький человек, и всё внове ему в мире. То встреча, то случай какой для него небывалый. Скажем, букашка ползёт. Ну, и что, подумаете? Вам, большеньким, может и без внимания. А дитёнок-то впервые ту букашку видит. Для него загадки одни — кто это, почему спинка блестит, куда ползёт, вдруг вкусная, а может, жжётся, как та красная букашка, что давеча из печки выпрыгнула?.. Он-то сам за собой всё это не сознаёт, но головёнка его знай работает. Как с той букашкой быть? Вроде как мировая задача для него, маленького. Кто поможет? А мать рядом — всё объяснит, расскажет. И кто такая, и куда ползёт, и какие дела у неё, и почему обижать да мешать ей не надобно.

Вот подрос немного дитёнок, побежал с товарищами играть. И вот не поделили что-то: плач, крик, а то и кулачишки в ход пошли — всяк себя правым почитает, а другого обидчиком. Кто поможет замириться — одну-единую правду найти? Опять же мать.

Потому она вдвойне за Правду в ответе. Ей не только свою жизнь прожить, но и ребятёнка своего так вырастить, чтоб тоже в Правде себя сознавал. Потому-то лучшая мать — та, что Правду да Красоту выше всего ставит. И выше себя, и выше своего ребятёночка. Вот что всего важней для матери-то. Мудрой люди такую называют.

Так вот и жили тогда люди: отцов почитали, а матерей вдвойне — за то, что красоту глубже других понимали и чтили неуклонно. Да не только в своей, кровной-то, семье. Мать — она ведь всем вокруг мать. И своему ребёнку, и соседскому — чужих для неё нет. А понадобится если, так и взрослому мужику она мать, и кобелю дворовому, и вон слётку тому — птахе маленькой, и букашке крошечной, и дубу могучему.

Ну, дальше слушайте. Много ли, мало ли воды утекло... Только рос у одной матери сынок единственный. Рос, что соринка в глазу — только об нём и дум у неё было, всем сердцем жалела дитятку своего. А жалость-то ей всегда подсказывала за сынка вступаться. Что ни случись — всегда у неё он прав оказывался. И вот уже не Правда для неё всего превыше, а сынок любимый. Прочие матери ей пенять стали: что ж от Правды отходишь, не знаешь разве — и свою жизнь погубишь, и ребёночку не будет пути. Только не слушала она никого, кроме жалости-то своей. Так вот и рос её сынок: набедокурит когда, другие-то матери его пристыдят, на Правду направляют, а он поскорей домой бежит, знает — родная мать всегда пожалеет да приласкает.

Вырос сынок — уж выше матери на две головы. И случилось как-то — позарился он на соседское добро, себе захотел то, что другие трудом наживали. Да только попался он на этом деле. А раньше-то строго было — выгоняли вовсе за воровство-то, а то и руку ворам отрубали. Каково матери-то, если дитёнка родного, вынянченного, единственного — да за порог, незнамо куда. Сердце разрывается, душа болит — жалко дитятко своё. Вот и вам, гляжу, жалко — глаза-то уж на мокром месте. Да-а...

А так ведь и сталось, как мудрые-то женщины предрекали — и свою жизнь загубила, и дитёнку родимому пути закрыла. Сгинул он где-то в чужом краю. А мать-то эта глупая не образумилась, не поняла, что натворила. Людей и Правду клянёт-упрекает, одного сыночка во всём свете жалеет. Ничему жизнь её не научила. С тем и померла.

А дальше так сталось — не открылся ей посмертный путь на небо, где Правда царит да весь мир освещает. Тем туда ходу нет, кто ради своих детей погубит и себя, и другого любого, и Правду саму. Как Мир-то устраивался, и места для таких непутёвых заготовлено не было. Что ж теперь — куда этой матери деваться-то? И вот по своей-то по сути обратилась она комарихой — самой первой на тогдашней-то земле. Ох, и мука же мученическая всем настала. И старым, и малым, и животинке безвинной — всех терзает, всех кусает, у всякого кровь пьёт. Жизни никому нет. Только свои детки для неё и есть на всём свете.

Горе, скажете? И то — горе. Да не самое большое то горе, когда она одна-то была. А поглядите-ка — сколько нынче-то на белом свете комарья. Не догадываетесь, откуда оно всё берётся?