Сердце Земли,

рассказал Орест Ерофеевич Боровичок

* * *

Про Пламяну, говоришь, поведать? Что ж, оно бы можно. А терпения-то хватит у тебя? Это ведь не то что про Ивана-царевича на ковре-самолёте: раз-два — и в тридевятом царстве... Пламяна — сердце Земли. А Земля большая-пребольшая, жизнь её долгая-предолгая, и чудес в ней за всю жизнь набралось немало. Вот и сказка такая же — слово к слову, от чуда к чуду — длинная-предлинная. Без спешки сказывают её, без спешки и слушают. Хватит, говоришь, терпения? Ну, коли так, давай поближе к печке, да с самого начала и начнём.

Когда это было, никто не знает, а только народилась во времена стародавние молодая Земля. Плыла она по Вселенной одна-одинёшенька, круглая и горячая, как колобок из печи. Проходило мимо Солнышко с братишкой Огнём и сестрой Пламяной. Осветило Солнышко Землю, и уж так она все троим понравилась — сама красивая да круглобокая, вся жаром пышет, огненные реки по ней золотом текут, моря ярким пламенем разливаются. И решили Пламяна с Огнём на Земле поселиться, а Солнышко на небе устроилось.

Про Солнце да Огонь всяк с детства знает, а про Пламяну, небось, и не слыхивали. Что ж, не дивно: Солнышко на небесах живёт, у всех на виду, Огонь с нами, на земной тверди, а Пламянино место глубоко в нутре Земли — в самых недрах. Наверх она редко показывается. Почему так — узнаешь в своё время. Ты сказку не торопи, раньше про другое поведать надобно.

Солнце, Огонь и Пламяна — из рода Сильных. А у Сильных так заведено, что при рождении все они получают дары. Нет, не сласти и не игрушки. Дары эти особые. Каждому то достаётся, что в жизни важней всего. Самое-самое главное. Как же объяснить-то понятней? Вот, скажем, баушка твоя вяжет — что для неё всего важней? Спицы да пряжа. А музыканта возьми — для него что самое нужное? Конечно, скрипка! Ну, или иное что, на чём играет — никому даже в руки не даст, бережёт как зеницу ока. А Сильные так устроены, что  для них жизнь и Дело — одно. Как нам вот с тобой без воздуха, так им без Дела своего — верная гибель. Для Дела-то им дары и даются — умение какое, снасть или свойство особое...

Пламяна в дар получила полотенце золотошвейное. Махнёшь, и станет огненная река, густая-прегустая, а уж жаркая — и сказать нельзя: будто тысяча тысяч печей внутри топится. Махнёшь другим концом — и замрёт огненная река, каменными струями застынет. Этот конец тёмной ниточкой по краю обшит. Всегда при себе у неё полотенце — на поясе.

А Солнышко с Огнём обрели лучи. Какие лучи, спрашиваешь? Да ты каждый день их видишь. Взойдёт утром Солнышко, и светло станет — это оно светлые лучи пускает. Даже в пасмурный день — тучи им не помеха. А угонит тучи Ветер, взглянет Солнышко на Землю — и всё вокруг как золотом облито. Это вот золотые лучи и есть. Послабей они светлых — в облаках застревают. Ещё бывают жаркие — ими Солнышко греет. Эти ещё слабей — с неба к нам уже на излёте попадают. И благо, что так, а то бы здесь головешки одни остались.

Стань вот перед печкой — чуешь, как жаром пышет? Это Огонь жаркие лучи пускает. Ему, как младшенькому, они сподручнее. Светлыми да золотыми его тоже, конечно, наделили, да пускать их как следует силёнок не хватает. Погляди вот: у печи светло, а в углах темень — уже не досягают туда. Зато у Огня есть лучи огненные, ими-то он всё и зажигает. Самые слабые они — костёр-то недаром издали не запалить. Оно и хорошо. Подумай — если б стало иначе: спичкой чиркаешь тут, а на том конце избы загорается...

Ну-ка, растопырь-ка пальцы — заместо лучей они будут — и давай по старшинству вспомним, сколько уже набралось: светлые, золотые, жаркие и огненные — стало быть, четыре. Но есть и ещё один луч на свете — волшебный. Ото всех других наособицу, как большой палец на руке. Что он такое, людям не уразуметь, Сильным оно виднее. Стань вот в ясный день к Солнышку спиной — перед собою тень свою увидишь. Потому это, что золотые и светлые лучи Солнышка через тебя пройти не могут, и в тени их нет, вот она и серая. Разведи Огонь у валуна — нагреется валун, а обойди с другой стороны и убедишься, что там он холодный. Потому, что огненным да жарким лучам Огня через камень ходу нет.

А волшебный луч — особый. Всё на свете пронизает: человек ли на пути, камень ли — сквозь пройдёт. Для всего живого гибелен этот луч — мощь в нём великая, нам вовсе не по мерке. Одному только Солнышку он по могуте — ему и доверен.

Ну вот, стало быть, поселились Пламяна с Огнём на Земле, а Солнышко на небе — первыми из Сильных пришли в наш мир. Жаль, мы-то не видали его тогда. Представь только: среди Вселенной рдеет Земля — будто огненно-рыжий колобок на чёрном бархате, а рядом Солнышко в золотых лучах сияет и звёзды, что твои жемчужинки, переливаются... В те додревние времена и Солнце, и звёзды — все разом светили, а не как сейчас, в свой черёд. Вот, значит, Пламяна с Огнём гуляли всё да любовались. А потом надумали и других Сильных сюда позвать. Да только не всем Земля тогдашняя подходила — Большой Реке или, скажем, Взнорушке жить на ней было негде. Поразмыслили брат с сестрой, с Солнышком посоветовались и решили так всё устроить, чтобы каждый на Земле уголок по сердцу нашёл.

Много ли, мало ли дней миновало — скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается: Солнышко светит, Пламяна жар великий унимает, а Огонь ей по мере сил помогает. Поначалу-то он больше бегал да всем мешал, по малости-то своей, но вскоре нашла Пламяна и ему работу — из огненных лучей нитки сучить.

Занялся пострелёнок, старается да на сестру поглядывает, похвалы ждёт. Красивая у него сестра. Волосы, будто завитки пламени. Рубаха жёлтая, а по подолу и рукавам красные узоры вышиты и чёрной ниточкой обведены, будто угольком очерчены. На тёмной понёве — сплошь золотая тесьма. Плащ у неё серый, как зола, а с исподу красный. Распахнётся — будто огонь вздули. На голове венчик медный, а на плечах птички — малые огонёчки. Пустит их — и полетят по её слову, и где присядут, там пламя заполыхает. На поясе полотенце золотошвейное, то самое: махнёшь, и станет огненная река, густая-прегустая, а уж жаркая — будто тысяча тысяч печей внутри топится. Махнёшь другим концом — и замрёт огненная река, холодными каменными струями застынет.

И Пламяна взглянет на братишку, по рыжим кудрям погладит да ласковое слово скажет: дескать, какой напарник у меня — умелый да расторопный. Рада она помощи, ведь дел-то, как оно всегда бывает — непочатый край: чем больше делаешь, тем больше появляется. Подойдёт Пламяна к огненной реке, махнёт полотенцем золотошвейным, и застынут волны камнем — скажешь, просто всё? Но от великого нутряного жара нет-нет и треснет каменная корка юной Земли, разорвётся то тут, то там. А Пламяна — представь только — золотым краем полотенца края у каждой такой трещинки оплавит, огненными нитками её заштопает, как прореху на одежде, после опять полотенцем взмахнёт, и застынут стежки камушками. Уж не тогда ли задумка своего Дела у неё зародилась? Какого Дела? Погоди, не торопи сказку, всё в свой черёд узнаешь.

Вскорости ещё двое Сильных на помощь Пламяне подоспели — Великий Север с дочерью Метелицей. Студят жар Земли морозными своими шубами, холодом веют. Что ж, унялся жар, поостыла Земля, а тут и остальным Сильным дорога открыта: задули ветры, потекли реки, разлились моря, заплескались озёра, облака в небе закурчавились, пришли с дальних звёзд Деревья, легли высоко на макушках снега... Полюбилась Сильным Земля — каждый себе уголок по сердцу нашёл. И сделали они все вместе Землю нашу краше прежнего. И кабы не люди, такой она и по сей бы день оставалась — жить да радоваться.

Что ж, теперь пришёл черёд про покрывало рассказать да про Огненное море. Когда Сильные Землю-то остужали, то не всю сплошь, а только поверху. Вроде как коркой каменной её покрыли, как вот яйцо скорлупой. А под этой коркой, глубоко в нутре Земли, оставили огненное море и пустили туда, в самую серёдку, железных рыб. Плавают в огненном море железные рыбы, трутся раскалёнными боками о жаркие волны и рождают незримое покрывало для всей Земли. Раскинулось то покрывало выше неба синего, ниже звёздочек частых — закутана в него Земля, как невеста, даже волшебному лучу не пробиться. И покуда плавают в огненном море железные рыбы, будет жить Земля, а замрут — и конец всему настанет.

Узор на том покрывале совсем простой — в полосочку. Когда Пламяна огненными нитками шить садится, по этим полосочкам, как по канве, стежки кладёт — сподручно ей. Да только железные рыбы на месте-то не стоят — то в одну сторону от земной серёдки косяк отплывёт, то в другую, то вовсе разделится... А за рыбами вслед и покрывало сдвигается, сбиваются на нём полосочки, ломают Пламянин узор. Что тут поделаешь — приходится ей по-новому правиться, иначе стежки класть. Вот по ним-то, стежкам этим каменным, и узнают люди, как в давние времена те полоски лежали.

Вижу, снова спросить что-то хочешь? Откуда люди про полоски на покрывале узнали, если само покрывало невидимо? Что ж, вопрос законный. Чего не увидишь — догадаться о том можно. А как же? Людям-то не только глаза даны — голова ещё про запас имеется. Попроси-ка лучше у баушки иголку, а я миску с водой принесу. Так. Теперь иголочку в плаванье пустим — на берестиночке, как на лодке. Видишь, куда иголка носом-то повернулась? На север. Разверни её — опять так же стаёт. По-иному ни за что не получится, разве что руками держать. Другую иголочку возьми, и она туда же. И в том конце избы так будет, и на дворе, и в лесу за деревней, и на озере, и на самом далёком море — по всей Земле, в общем.

Занятно стало? То-то. Вот люди и догадались — полоски-то на покрывале не иначе как с юга на север идут, а иголочки всегда вдоль них повёртываются. Выходит, покрывало земное над всяким железом властно. Потому это, что железные рыбы его порождают.

Непростые это рыбы. Говорят, разволновалось как-то огненное море не на шутку, поднялись в нём огромадные волны, разорвали каменную корку Земли и выплеснулись наверх. А с ними и одну железную рыбу из глубин выбросило. Это ж какая силища понадобилась — рыбина-то исполинская, больше самой большой горы, да ещё и железная! Не видала того Пламяна, махнула полотенцем золотошвейным — и застыли волны огненные холодным камнем. И рыбина та тоже в камень обратилась. Особым он получился — железо к себе тянет. За это магнитным железняком его люди прозвали. Вот если из такого иголочку сделать, мигом она носом к северу повернётся и будет крепко стоять, качай её — не качай. Мореходы этот камень издревле уважают — не заблудишься с ним, даже и в кромешном мраке. Только на самом дальнем севере иголочки, говорят, ровно не лежат, а носом в Землю утыкаются — не иначе узелок там на покрывале завязан, потому полоски в одну точку и сходятся.

Вот они какие, железные-то рыбы. А покрывало их незримое люди всё ж таки увидеть сумели: добрались до макушки Земли — страны Севера и Метелицы, где полгода ночь, а полгода день — и решились там поселиться. И вот что в тех краях бывает: как вздумает Солнышко поправить Земное покрывало волшебным своим лучом, так и проявятся каёмочки — засияют нездешними, невиданными огнями. Разольются огни, осветят небо — белые, зелёные, красные... Сполохами их зовут. Колышутся, переливаются чудесным светом — выше неба, ниже звёзд... Вот он какой, луч-то. И вправду волшебный.

Нелегко жить в стране Сильных — холод донимает, ночь долгая-предолгая — а не хотят люди оттуда к югу перебираться, полюбили всем сердцем этот край. Где ещё такую красоту увидишь?

А огненное море до сих пор иногда штормит. Плещут там железные рыбы, бьют хвостами. Поднимаются волны, рвут каменную скорлупу Земли, выплёскиваются наружу. Ну, тут у Пламяны полотенце наготове: махнёт, и застынут те волны камнем — большой горой. Но не успокаивается огненное море — летят из жерла горы жаркие брызги, огненным дождём опадают на землю. Снова Пламяне забота: махнёт полотенцем, и уже не брызги раскалённые, а мелкая каменная пыль сыплется, всё равно что пепел из печи. Полезный, говорят, тот пепел — растёт на нём всё, что твоё тесто на свежей опаре. Люди давно это подметили — испокон веку рядом с огнедышащими горами селятся, сады-огороды разводят. Да только опасное это дело, ох, опасное...

Гор-то этих, огнедышащих, на Земле много, а Пламяна — одна. Хоть и из Сильных она, да где ж ей везде успеть-то. То под одной горой море огненное разбушуется, то под другой. И если далеко Пламяна, текут с гор невозбранно огненные реки, всё пламенем жарким заливают — леса, дома, сады-огороды, да и людей, если не убегут куда подальше. Так-то. А брызги раскалённые ещё опасней. Реки-то медленно текут, от них и пешком уйти не диво, а каменный пепел сыплет, что твой снег. Из-под снега-то вырыться можно, а от пепла этого, тяжёлого да раскалённого, никому не спастись — тут уж со всех ног бежать надо да сетовать, что крыльями не обзавёлся. Бывает, города целые спустя много веков откапывали. Ходишь по земле, и думки нет, что под тобой когда-то были улицы древнего-предревнего города. До сих пор стоят там дома, засыпанные выше крыш. В домах утварь всякая. Прям окаменелое царство, как вот в сказках сказывают. Думаешь, в сказках-то вымысел всё? В сказках всё правда. Только такая древняя, что люди уж и не помнят о ней, вот выдумкой и почитают.

А то ещё бывает: выйдет из горы туман огненного моря — палящая туча — и помчит вниз по склонам: всё страшным жаром палит, пылью душит, ничего живого на своём пути не оставит.

Страшно рядом с огнедышащими горами, да красота сильнее страха — находятся смельчаки, что спускаются в жерла, любуются пламенными волнами, что кипят там, внизу. Некоторые и Пламяну видели — по плащу, говорят, узнали. Думали сначала — камень серый, вроде как статуя женская. А распахнулся плащ красным исподом — аж осветилось всё вокруг. Красивая, говорят, Пламяна, ох и красивая. И кому улыбнётся, тот сквозь землю видеть начинает. Но этого я уж доподлинно не знаю — не довелось.

Что ж, теперь самое время про Пламяну досказать да про Дело её. Много веков с рожденья Земли миновало. Все Сильные кто чем в нашем мире занялись, и Земля в их руках всё краше да краше делалась. Да только они всё больше поверху старались, а при недрах — одна Пламяна. Покорила её глубь Земли. Знаешь, наверно, про чудеса-то подземные? Невиданные красоты, говорят, там сокрыты. Это вот Пламянино Дело жизни и есть.

За глубью Земли она приглядывает — где трещина или пустота какая, всё заштопает да починит. Ниток у неё видимо-невидимо — родичи надарили: и огненные, и водяные с разноцветным отливом, и прозрачные, и пёстрые. Одна только приметка у всех — жаркие они, не дотронуться. Заштопает трещинку Пламяна, полотенцем золотошвейным махнёт, и застынут стежки камушками — самоцветами драгоценными, а то другими какими. И все красивые — глаз не отвести.

Пламяна ведь первая на всём свете узорница. Уж на что Метелица со Снегурочкой в кружевах искусны, а Весна в вышивке — и они у Пламяны учатся. Та как шить ни сядет, всё новый узор изобретёт. Да не просто так, а чтоб только этой трещинке или там занорышу он подходил. И нигде ведь не повторится, вот выдумкой-то как богата! Да и швов разных без счёта ей ведомо. Потому в земной глуби одинаковых мест и не сыщешь. Да нам-то трудненько их разглядывать — не дано под землёй-то ходить.

А для Пламяны преград нету — открывается перед ней глубь Земли вроде как огромаднейшими пещерами — ни конца, ни краю. Но это нам бы с тобой так показалось, а на самом деле — камень там сплошной. И чего только нет! Смотришь — дерево: кора, листики, цветы — всё, как полагается. Приглядишься — а оно каменное. Или вот перья птичьи. Ты стоишь — дохнуть боишься, чтоб не разлетелись, а они тоже из камня. И захочешь — с места не сдвинешь.

Тут капля стекает, тут пузырёк бугорком вырос, вроде тех, что на лужах при дожде бывают, — и они каменные. А дальше и вовсе чудеса: прозрачные башни, как из гранёного хрусталя, столбы, остроугольные крыши, какие-то кубики, пирамиды, шпили игольчатые... А совсем вдали не то звёзды, не то цветы многолепестные. А уж сияет всё это разноцветье — глаза слепнут: грани пирамид, стены башен, скаты крыш — всё сверкает, переливается, мерцает, бликами отблёскивает...

Дальше идёшь — там уже иное. Вроде совсем простой камень, а рисунок на нём не то что выдумать — повторить не получится. То волны узорчатые, то будто листва молодая под солнцем, то клубок разноцветных лент, да каждая по-своему изгибается, то крапинка развесёлая, а то и вовсе невиданные древние буквы... Блеску да яркости нет, а и тут красота.

За ними и вовсе чудеса расчудесные, не поймёшь, как и сделано: то шарики друг в друга вложены, всё равно что матрёшки; то две башенки крест-накрест, словно срослись; то другие башенки — насквозь прозрачные, а внутри-то волоски каменные, тонкие-претонкие, и как только не ломаются; да волоски-то ладно, а вот кудели комок, мягкий да пушистый — диво дивное. Что же дивного, скажешь? Дак ведь и он тоже — каменный.

А порой Пламяна и пошутить любит, и загадку загадать. Смотришь — валяется под ногами простенький серый мячик, каменный, само собой. Ну совсем невзрачный — и в голову не придёт расколоть его да полюбопытствовать, что внутри-то. И не подумаешь, что там что-то есть. А там — батюшки! — самоцветы невиданной красоты наросли, как вот щетина на щётке. По таким вот мячикам и люди научились загадки загадывать. Скроют всю соль за самыми простыми словами, как бы в скорлупу неброскую обернут — поди-ка догадайся, что внутри.

В общем, столько всего в Земных глубинах сокрыто — и за миллион лет осмотреть не под силу. Да и не доберёшься туда, чтобы хоть одним глазком взглянуть-то. И Пламяна вот что придумала — время от времени поднимает своё рукоделье наверх высокими горами, вроде как выставку устраивает — полюбуйтесь, мол, и такая вот красота есть на свете.

Ну, тут уж прости-прощай, шитьё каменное. Почему так, спрашиваешь? А подумай — если все подряд ощупывать да трогать начнут, тут и горам не устоять. То Ветер их обдует, а Лето дождём польёт, то Солнышко нагреет, а Метелица стужей прихватит, то Деревья корнями уцепятся да листвой по осени забросают, то Буран снежными иголочками, как буравчиками, точит... И пойдёт камень трещинками, начнёт отваливаться крошками да кусочками, а через многие тысячи лет только мелкая пыль от гор тех останется — наполовину каменная, наполовину мягкая, глинистая.

Но Пламяне не жалко — за такое-то время она новых красот наготовит видимо-невидимо. А пыль эта — от каменного-то шитья — даром тоже не пропадёт. Родичи Пламянины на другое дело её пустят. На какое, спрашиваешь?

Ну ладно, баушка вон пирогов напекла, чай зовёт пить. Пойдём-ка, а я дальше сказывать буду. Ну вот, значит: как вышла из земных глубин гора — то ли волны огненные Пламяна камнем обратила, то ли своё рукоделье наверх подняла — так или иначе, а только гору эту все сразу в оборот берут и в конце концов в пыль рассыпают. А с пылиночками этими вот что приключается: капельки дождевые уносят их в ручейки, ручейки — в речушки малые, речушки — в Реки, а Реки — в Море. Ну, до Моря-то не каждая пылинка доплывёт: те, что покрупней, на дне рек да речушек песком осядут, а самые лёгонькие — мелконькие, то есть — те уж до самого Моря доберутся. Схоронит их Море в своих глубинах, и лежат они там долгие-предолгие века — до тех пор, пока в настоящую глину не созреют. Вот тогда Пламяна Море подвинуться попросит да подымет глину наверх — тут-то её все и находят: люди посуду да кирпичи делают, птицы гнёзда лепят, насекомые — домики мастерят... Всем она нужна, всем полезна.

Так-то вот. Скажем, чашка твоя чайная — и она ведь тоже была когда-то жаркими нитками, в Пламяниных руках послушно в узор свивалась; потом камушком поблёскивала среди прочих красот — сначала в нутре молодой Земли, после на горе высоко под небом; пылиночками мелконькими долго по рекам путешествовала, а затем смирно лежала мягкой глиной в непроглядной глубине Моря: плавали над ней додревние рыбы, каких сейчас и на свете-то нет, летали над морем невиданные птицы... А она всё себе в памяти хранила: и что под Землёй было, и что под небом, и что под водой... Несчётные века прошли, пока Пламяна из глубин морских её достала. Тут нашёл её гончар, на кружале выкрутил да в печи обжёг. Вот так и попала чашка из Пламяниных рук в твои — долгая-предолгая жизнь была у неё, как у самой Земли.

А бывает иначе — не подымет Пламяна глину в пору, и копится она в морских глубинах долго-предолго. Под её тяжестью прогибается каменная скорлупа Земли, опускается вниз, к Огненному морю ближе. Тяжко там глине: давят сверху всё новые и новые слои — все соки из неё выжимают, жар Огненного моря снизу подпекает... Спохватится Пламяна, выхватит её наверх, глядь — не глина уж там вовсе. Спеклась да утрамбовалась она в плитчатый камень — сланец. А додревние рыбы и птицы морские, что после смерти на дно падали да в глину ложились, крепко в этот камень впечатались — как картины всё равно. Вот по этим-то картинам и узнали люди, кто в давние времена, до нас ещё, на Земле обитал. Говорят, даже зубастую птицу в таком сланце нашли — зубастую, ты подумай!

Вот ведь как: были огненные нитки, застыли камнем, рассыпались на пылинки, превратились в глину, а после снова камнем стали, только совсем иным.

Да-а, не счесть на Земле чудес. Думаешь, тебе уже всё про Пламяну известно? Где там — сколько люди ни узнают, загадок только больше становится. Возьми вот огненные реки, что с гор огнедышащих текут. Думаешь, Пламяна их так просто камнем оборачивает? Поначалу-то все так и думали. С виду ведь камень и камень — чёрный, а то серый. Ну совсем обычный — ничем глаз не поманит: ни узоров на нём, ни блеску особого. Отколешь кусочек — внутри то же самое. А на деле что вышло? Пламяна-то и тут себе верна — вдоль и поперёк разукрасила его меленькими цветными лоскутиками, любо-дорого поглядеть! Да поглядеть-то оказалось непросто. Лоскутики эти до того мелконькие, что нашему глазу не видны, да ещё особым ключом заперты. А как люди-то про них узнали? Сейчас расскажу.

Это ж додуматься надо было! Перво-наперво тонюсенькую пластиночку от камня отпилили да выгладили её до блеска. Потом лупу сильную приготовили. А самое главное — попросили у Солнышка два узеньких белых лучика, тонких-претонких, да ими пластиночку каменную осветили. И не абы как, а строго крест-накрест. Вот хитрости-то сколько! Возьмёшь лупу послабже или лучики чуть пошире, а то пластинку толще, чем надо, шмуругнёшь — и ничего не выйдет. Но уж если всё подогнано как следует, тут-то и откроется тебе Пламянина мозаика: лоскутики на ней как огнём горят, жаркими цветами переливаются — ни одному художнику такого не выдумать, разве во сне увидит.

Самые красивые да удивительные сны-то откуда берутся? Бывает, такое пригрезится — только и думаешь: хоть разок бы ещё глянуть, хоть одним глазком. Всю жизнь это чудо в тебе живёт. А это всё Сильные нам посылают, и не просто так, а со смыслом. Посылают-то как? Думаешь, как посылки по почте, с адресом — этот сон, скажем, Бориске, а тот Анюте? Нет, совсем иначе это дело поставлено. Сны для всех людей одинаково открыты — по всему свету летают. А увидишь ты их или нет — это уж как сумеешь. У кого сердце чуткое да душа ясная, кто к рукоделью Сильных приглядываться привык — тот сумеет.

А откуда их Сильные берут, сны-то? Ну, это мне доподлинно не известно, то есть, не знаю, как оно получается. Знаю только, что в снах этих — всё правда. Всё, что снится, — где-нибудь да есть. Может, в глубине Земли, а то в другом каком мире. Сильные-то по всей Вселенной живут, много чего повидали. И всё, что повидали, в памяти хранят, вот как и мы тоже. Только человеку не дано память свою другому открыть: что увидел, только в твоей голове и останется. А Сильные — они могут. И самые красивые сны — это их памяти кусочки. И только во сне тебе повезёт увидеть то, чего в жизни ни за что не встретишь.

А зачем Сильные это делают? Что ж, оно известно. К себе они нас зовут. Красотой да загадками мысль будоражат, разум бередят. И услышать их зов человеку — большое счастье. Потому как вся красота мира ему открывается, будто был слепцом да прозрел. Но это уж разговор особый.

А Пламяна всё что-нибудь новенькое выдумает — то спрядёт из струй огненной реки нитку да сеточку кружевную сплетёт, а люди потом находят её да удивляются: что за камень такой — весь в дырочках? То вышивку пустит по этой сеточке — каждую ячейку выпуклыми стежками заполнит, вроде как маленькими миндалинками — простой вроде шовчик, а какой красивый...

Такая уж у Сильных доля — красоту в себе и вокруг творить. Иначе они не могут. И обычай есть у них нерушимый — друг дружке в этом помогать. А уж сообща они такое чудо сотворить способны! Людям и невдомёк, какое это счастье, что Земля стольким Сильным полюбилась — не найти во всей Вселенной мира краше. А всё почему? Потому, что Сильные над ней все вместе трудятся — куда ни глянь.

Что ж, время к вечеру, и все чудеса всё едино не перечислишь — на целый год сказок хватит. Но всё-таки об одном чуде я ещё расскажу. Камень это, что Сильные всем родом делали. Каждый от себя добавил что мог. Вот и соединились в том камне и вода, и огонь, и свет. Люди зовут его опалом. На древнем языке, таком древнем, что на нём уже давно никто не говорит, опал значит драгоценный камень. Снаружи перламутром он отливает, вроде жемчуга, а в глубине радужные огни искрятся, в лучах играют.

Как такой получился, люди только недавно узнали. Глаз-то наш не позволяет мелкоту всякую рассмотреть. Что внутри камня, как он сделан, не всегда и в лупу разглядеть можно, хоть какую сильную возьми, да и светлые лучи не всегда помогут. И вот попросили люди у Солнышка волшебный луч — не весь, конечно: так, малую толику — и этим лучом опал осветили. Вот тогда-то тайна его и приоткрылась.

Спросить что-то хочешь? Да вижу уж. Сам маленьким был да всё думал — как же так: горы Сильные вздымают, огненные потоки останавливают, и ведь Моря и Реки тоже из их рода... Выходит, Сильные — почти все великаны. Взнорушка только маленькая, навроде куколки. А как же они такое мелкое рукоделье творят, что глазами даже в лупу не разглядеть? Уменьшаются, что ли? Как великан гору двигает — оно понятно, а как великанскими руками крошечные лоскутики друг с дружкой сшить — это вот невдомёк. Не знают люди пока ответ. Может, вот ты подрастёшь да разгадаешь. Одно могу сказать: Сильные — это Сильные. Не нам чета.

Ну ладно, дальше про опал слушай. Кто из них первым это придумал, мне неведомо, но наверняка Буран или Снег — главные любители в снежки-то поиграть. Они и предложили комков налепить, только не из снега, конечно. А есть у Пламяны нитки подходящие, особые — что хочешь из них сготовить можно. Песок вот белый, горный хрусталь, камень для добычи огня — кремень, аметист, сердолик, агаты... всё из них сделано. Белые прозрачные камушки иногда в песке попадаются — и это из них. Какое имя сама Пламяна этим ниткам дала, мы не знаем, а у нас их кремнезёмом зовут. Камушком их видим потому что. Сам-то по себе он белый, но нетрудно в любой цвет покрасить, какой захочешь.

И вот налепили Сильные комков разноцветных из этого кремнезёма да плотненько друг на дружку уложили — ровными рядочками. В промежутки между комками воды добавили, а после Пламяна полотенцем махнула, Метелица рукавами повела да Северный Ветер вздохнул вполсилы — и застыла та вода, что твой студень в ле́днике: лёд — не лёд, камень — не камень, не разберёшь. А где же огонь, спросишь? Вот это самое интересное — нету там на самом деле никакого огня, только кажется он.

Сильные — мастера на выдумки. Помнишь, в самом начале сказки-то разговор про лучи шёл. И подумай только — светлый-то луч не таким простым оказался. Опять же не так давно узнали люди, что он весь из разноцветных лучиков собран, как вот ниток пучок у баушки. Лучики эти непростые. Возьми вот смешай голубую и жёлтую краску — зелёный цвет у тебя получится. Красную с зелёной смешаешь — коричневый. А все сразу если перемешать — непонятная грязь выйдет, не разбери-поймёшь. А вот из лучиков разноцветных всегда светлый луч получается — белый свет, говорят про него. Так-то вот.

И что ты думаешь — осветили Сильные светлым лучом комки, что в воде заколдованной застыли, и разбежался он на разноцветные лучики. Запутались лучики меж комками, заблудились, бегают туда-сюда, будто огоньки внутри камня мелькают, и то один наружу выскочит, то другой. Но вот диво — если маленькими комки сделать, синие лучики быстрей других дорогу меж ними находят, наружу выскакивают. И камень тогда синими да фиолетовыми огнями играет. Чуть побольше комки — в них зелёным лучикам сподручней. А среди крупных красные не плутают.

Вот тут-то Сильные опалов и налепили — самых разных, кому какой захотелось. Тем, кто с Водой в родстве — Большой Реке с Великим Морем, Лазури, Взнорушке — конечно, прозрачных, чуть голубоватых. Ветрам бесцветный глянулся. Метелица со Снегурочкой сделали себе белый с голубыми огнями, как снежное кружево с мерцающими снежинками, и Вьюге с сыновьями по такому же подарили. Весна зелёный выбрала, Лето с Солнышком — радужный, да и люди больше всего такой ценят. Пламяне с Огнём по душе, конечно, огненный опал пришёлся, да и Осени тоже: весь будто жаром горит, искрами вспыхивает — как Земля на заре времён или сентябрьский лес под солнцем. А для железных рыб совсем необычный получился — иссиня-чёрный с красным отблеском.

Одним словом, особый камень. Другого такого не найти.

Ну как, любопытно тебе каменными чудесами полюбоваться? Что ж — если кто в горах живёт, вся выставка земных красот у них перед глазами. А если гор рядом нету, думаешь, не повезло тебе? Не огорчайся — Пламянино рукоделье по всей Земле найти можно. Возьми вот пригоршню речного песка, положи в миску да промой в реке: осторожно мисочку потряхивай и воду сливай — пусть мелкие и лёгкие пылинки река дальше унесёт, а самые тяжёлые и прочные на донышке останутся. Вот на них-то через лупу посмотри: каждая песчинка — малюсенький кусочек древней горы, каждая много-много тысячелетий назад была огненной ниточкой. Вышила Пламяна узор, махнула полотенцем золотошвейным, и погляди, какими красивыми камушками те нитки застыли — и золотистые там есть, и зеленоватые, и красные, и белые, и серо-голубые... Самых разных насобирать можно. И всем, заметь, люди имя дали.

Было время разобраться-то. Камушки — стежки шва застывшего — испокон веку ведь собирают. Поначалу-то всё больше за самоцветами охотились — на украшения, а потом и к остальным пригляделись. Самое интересное да красивое теперь в особых местах хранят, нарочно для этого устроенных. Музеями они называются. Доведётся когда в городе побывать, зайди в такой музей — все чудеса Земли там собраны. Ну, может и не все, а какие человеку доныне открылись. Название не позабудь — ми-не-ра-ло-ги-чес-кий музей.

Пленило людей Пламянино рукоделье — особое оно. Одно — то, что вечное. Возьми вот нас с тобой — неудобные мы. Под воду нас опусти — захлебнёмся, в огонь брось — сгорим, в глубины Земли отправь — в лепёшку сплющит, далеко к звёздам, где воздуха да тепла нет — задохнёмся, а ещё раньше замёрзнем насмерть. А Пламянино рукоделье не умирает, меняется только: в глубине Земли одно, наверх подыми — иное, под воду опусти — третье, в огне расплавь — четвёртое, на пылинки раздроби — пятое... Вечное, одним словом.

Ну, а другое — красота в нём необыкновенная. Не то земная, не то небесная. Пламяна недаром Солнышку сестра.

Ну, что ещё спросить не терпится тебе? Для чего Пламяне птички — малые огонёчки? Что ж, за внимательность хвалю, а расскажу уж в другой раз. Смотри-ка, Солнышко давно уж село, светлые да золотые лучи до утра спрятало. И Огонь в печи уснул, угомонился — уголья-то пеплом подёрнулись. И нам спать пора.