Прабабушка Метелица,
рассказала Агриппина Петровна Боровичок
* * *
Далеко-далеко на севере, где сходятся небо, земля и море, стоит избушка. Близко к той избушке не подойти. Только заметит её человек, как поднимется страшная метель — ни зги не видать. А снова придёшь, избушки нет как нет — лёд да снег, да крутые торосы. Не в одном месте её так вот встречали, да нигде толком не разглядели. Дивная избушка. Стены у неё из синего прозрачного льда, а поверх снежинки белым узором рассыпаны — мелькнёт, будто сапфир в кружевной оправе. Не успел, как говорится, глаза растопырить, а она уж исчезла. Вот, слышно, от зверей да птиц она не прячется, да у тех языка человечьего нет — не расскажут.
А живёт в той избушке старая Метелица. Прабабушкой её все зовут. Маленькая такая старушка, седая вся, но проворная и ловкая — куда молодым. От зимы до зимы прядёт она снежную пряжу да кружева из неё плетёт. Один охотник в тех краях, говорят, слышал, как веретено ледяное поёт да коклюшки хрустальные позванивают. Тихо там, звук-то далеко разносится. Для всего света это кружево. Земле — покрывала, деревьям — шубы, Вьюге — полотенца длинные, метелям — тесьма узорная. Кому что, в общем. А ещё, говорят, снежинок у неё полные туеса наготовлены да снежков целые корзины. Рядками вдоль стен наставлены. Снежинки-то она сперва Солнышку отдаёт, чтобы блёстками украсить, а потом уже на кружево пришивает. Потому и вспыхивают они на снежной пряже искорками. А снежки на шубы деревьям навязывает — елям да соснам больше. Вроде помпончиков они. В мороз-то лёгонькие, а в оттепель набрякнут и сразу потяжелеют. Бывает, какой оторвётся да упадёт комком. Долго комки эти по весне не тают. Так и стоят под деревом ледяными грибочками, а люди гадают — откуда такие выросли. В мороз иначе: раскрутится-рассыпется помпончик — и полетела пряжа снежная белым облачком. Странная она, снежная пряжа. Вроде пушистая да мягкая, а в лицо попадёт — как иголочками колет.
Шуба у Метелицы знатная. Синяя, как избушка, и тоже кружевами снежными расшита. А вся сила у ней в рукавах. Длинные они и книзу широкие. Взмахнёт Метелица рукавом — полетят из него снежинки малыми искорками, другим взмахнёт — потянутся ленты метельной тесьмы да вьюжные полотенца узорчатые. А обоими сразу взмахнёт — опустится на землю покрывало пушистое. Глаза запорошит, сразу и не поймёшь, откуда взялось.
А приглядишься — и себя позабудешь. Недаром, видно, у Метелицы коклюшки-то хрустальные, а иголки серебряные. В покрывалах этих самая красота и есть. Узоров на них без счёту — для каждого места на земле свой, особый. И один другого краше. Где, скажем, болотце с ручейками малыми, на покрывале, глядишь, — завиток, а в нём звёздочки пушистые, совсем как верхушечки сфагна-мха; а рядом перья причудливые — то ли птичье крыло, то ли папоротник. А где бор сосновый, там иначе устроено — ленты всё прямые, а меж ними нет-нет тонкие стежочки, ну ровно хвоинки, а то ещё клубочки разлапистые, мохнатые — то ли ёжик это, то ли шишка сосновая. И везде ниточки сплетены-перевиты по-всякому — и погуще, и пореже; то так ложатся, то иначе; где разлетятся полосками, где бугорками скопятся... Дня не хватит всё разглядеть да налюбоваться. А ночью, особенно если Луна в небе, узоры совсем по-иному глянутся: лежат на светлом покрывале сквозистые тени, там и тут взблёскивают серебром снежинки, а над ними мерцают льдинками звёзды. Волшебство, не иначе.
Теперь-то такие покрывала только на самом дальнем севере, может, остались, а раньше всю землю зимами укрывали. И каждый год узоры иные были — земля-то тоже меняется: где березнячок стоял светлый, там, глядишь, ели поднялись, свет закрыли; а где сосны спелые срублены, там вырубка малинником заросла, а над ним уж дубочки молоденькие — будущая дубрава-красавица. В общем, новья много: где озерко затянется, где речка русло сменит — старицу отделит, где овраг по весне размоет. Вот и менялись снежные узоры на покрывалах вслед за землёй. А почему тех узоров не стало, о том разговор особый. В двух словах не расскажешь.
