Уважаемые читатели, сегодня мы хотим познакомить вас с произведениями псковской писательницы Ольги Серебровой.
Вот что автор рассказывает о себе: «Сереброва Ольга Васильевна, 1977 г. р. Сейчас живу в д. Трубино Себежского р-на Псковской обл. Окончила СПбГУ (геологический факультет, кафедра геофизики), работала в экспедициях, в основном на Севере. В 2009 г. мы с мужем уехали в деревню, на Псковщину. Здесь меня заинтересовал местный говор: хмызник, взнор, несклюдавый, захлатомить... Сначала я записывала слова и примеры из речи просто для себя, кое-что использовала в книгах. Сейчас посылаю материалы (не только слова) в отдел диалектологии ИРЯ им. Виноградова и на филфак СПбГУ — для Псковского областного словаря. Я стала литературным редактором (образование получила самостоятельно), работаю в нескольких издательствах удалённо. Вместе с мужем сотрудничаем с орнитологами МГУ (участвовали в сборе данных для «Атласа гнездящихся птиц европейской части России», каждую весну проходим маршруты учёта), собираем фенологические данные для ботаников. Кроме того, муж собирает гербарий, а я – птичьи перья. Ещё люблю рукоделие, особенно ручное шитьё, вышивку, игольное кружево. Собираю местные варианты швов и узоры вязаных кружев. В детстве я окончила музыкальную школу по классу фортепиано, сейчас играю на блокфлейте, люблю классическую музыку.
В своих книгах мне, во-первых, хочется повторить вслед за Тютчевым: «Не то, что мните вы, природа». Показать, что она нужна нам не для пользования или изучения, а прежде всего - для любви, для нравственного начала в нас самих. Во-вторых, обратить внимание, что главное в жизни – не решение проблем, а созидание: исследование, творчество — в любом деле. А ещё хочется, чтобы дети, когда вырастут, не задавали бы вопроса, который чаще всего задают нам нынешние взрослые: «А не скучно вам жить в деревне?».
Итак, история первая.
ЕСЛИ ТЫ — В ЦВЕТОЧЕК
Приключения Уша в краю светящихся камушков
Как жить, если можешь умереть от огорчения? На помощь придёт древний закон — соблюдай его, и с тобой ничего плохого не случится. Но у маленького Уша никак не получается. И с ним всё время происходит что-то необычное и даже опасное.
***
Посреди густого леса издавна текла река. Она извивалась то вправо, то влево и казалась сверху красивой голубой змейкой. По берегам реки было много розовых камушков. Они мягко сияли в солнечном или лунном свете, а в хмурую, ненастную погоду светились под серыми тучами, как розовые светлячки. Если бы кто-то увидел эти камушки, то решил бы, что они лучше даже жемчуга. Но никто их не видел.
Пока однажды в лесу от дерева к дереву не передалась весть — около реки поселились розанцы. Откуда они взялись? Кто говорил, что они и есть ожившие камушки — потому что розанцы были розовыми. Кто уверял, что они спустились прямиком с Луны. А некоторые думали, что розанцы вылезли из какой-то глубокой-преглубокой пещеры и порозовели от солнечного света...
Как бы там ни было, к розанцам скоро привыкли и даже полюбили. Зла они не делали, никогда не ссорились, питались лепестками цветов, и больше всего им нравилось играть на берегу реки.
Тебе наверно интересно, как они выглядели? Что ж, лесным зверям розанцы казались очень странными, потому что у них совсем не было шерсти. Вместо неё всё тело покрывали маленькие цветочки. Да-да, почти как настоящие, издали не отличишь.
Если розанец радовался, то цветочки распускались и покачивали разноцветными тычинками. А если грустил, цветочки складывали лепестки и могли даже завять. Понимаешь теперь, как опасно бывает грустить? Хорошо, что мы не розанцы! Ведь они от огорчения могли даже погибнуть — если завянет слишком много цветочков. Поэтому когда розанцы видели что-то грустное, они сразу отворачивались и уходили прочь.
А ещё у розанцев были необыкновенные, совершенно особенные уши. На Земле каких только ушей не бывает! И маленькие кругленькие, как у ежа; и большие, словно парус, как у слона; и торчком, как у белочки или волка; и отвислые, как у спаниеля; и длинные заячьи; и человечьи, похожие на ракушку, — вот как у тебя или у меня...
А у розанцев уши - на длинных стебельках. Свисают эти стебельки с головы, как косички, а на конце вместо бантиков то ли цветы, то ли листики болтаются. У каждого розанца — свои: у кого круглые, у кого угловатые, а бывает треугольники или ромбы. Вот ими розанцы и слышат. И очень чутко слышат, скажу я тебе.
Только медленно. Ведь звуку надо от кончика по всему стебельку пробежать, а как же! Тут время требуется. Лесные звери поначалу забавлялись: окликнут какого-нибудь розанца, а он сидит, как глухой. А потом вдруг: «А?» Вот потеха! Но вскоре все привыкли — мало ли как бывает. Улитки вон ползают медленно, а розанцы — медленно слышат. Ничего удивительного.
Зато чуткость розанцев не раз всех выручала. Они издалека слышали приближение бури или лёгкие шаги мягких лап хищника. И предупреждали всех вокруг, а потом и сами прятались.
В общем, все в приречном лесу знали: если розанцы спокойно играют с камушками или поют — значит, опасности нет. И потому все радовались, когда видели розанцев. Так и жил этот народец у реки много лет, собирал цветы, играл с камушками и пел вместе с птицами чудесные, самые красивые на свете песни. Весёлые, конечно.
И вот в одно прекрасное утро, ранней весной, когда последние голубые льдины наползали на берег и таяли на розовых камнях, в семье одного розанца родился малыш. «Нехорошо родиться в такое время, — вздыхали самые старые и опытные розанцы: — сейчас весна борется с зимой, а день с ночью — не будет малышу в жизни покоя».
«Он такой милый и симпатичный, — радовались родители, — вот только ушки у него большеватые». «Большеватые? — качали головами соседи. — Да они просто огромные!» И малыш получил имя — Ушан. А потом его стали называть просто Уш — покороче.
***
Розанцы растут быстро. Уже следующим летом Уш бегал по всему лесу и играл с розовыми камушками на берегу: подбрасывал и ловил, гладил, перекладывал покрасивее... Ему не надоедало. Или помогал собирать и сушить на зиму цветочные лепестки. Или пел, подражая птицам, чаще всего крапивнику и весничке. И всё бы хорошо, да только предсказание стариков начинало сбываться.
Однажды Уш собирал цветы на полянке и вдруг услышал, как ссорятся две белочки — одна никак не могла найти свой орешек и упрекала другую, что та его утащила. Белочки, обычно такие милые и дружелюбные, так громко и сердито верещали, что у Уша стало тяжело на сердце, и несколько цветочков на груди сомкнули лепестки.
Уш, как и всякий розанец, знал, насколько это опасно. Он отвернулся и бросился бежать — да так, что его большие треугольные уши хлопали по спине. Конечно, малыш постарался поскорее забыть обо всём, как его учили. Но не получалось. Иногда он даже закрывал уши ладошками — боялся снова услышать сердитые голоса.
В конце концов Уш так устал прогонять воспоминания, что даже подумал: может, надо было просто помочь этой белочке? Отыскать орех, да и всё. Подумал и испуганно оглянулся — ведь ему с самого детства внушали: так нельзя! Увидел то, что тебя огорчает, — отворачивайся и убегай. И не думай об этом. Ушу было стыдно, что он такой непослушный, и он изо всех сил старался стать хорошим.
Но ничего не вышло. Только он перестал вспоминать о белочках, как случилось ещё кое-что. Уш шёл по лесу и услышал писк. Накануне был сильный ливень, и теперь всё вокруг насквозь пропиталось водой: струйками и ручейками стремилась она к реке, просачивалась в землю, наполняла болота... И залила по пути норку старой мышки.
Испуганно пища, старушка вскарабкалась на сухую корягу и оттуда смотрела, как плывут мимо зёрнышки, семена, мягкие травинки для постели... Все запасы пропали, дом разрушен — негде ни поспать, ни спрятаться. Всё теперь надо начинать сызнова — найти новое место, выкопать норку, натаскать туда всякого добра... Ох, успеть бы до зимы — старые лапки уже не такие проворные, зубки не такие острые, да и хвостик стал побаливать от холода и сырости.
Уш забрался на высокую травяную кочку и оттуда всё видел. Он и не вспомнил, что надо убегать. Но когда защемило сердце и начали вянуть цветочки на груди, бросился наутёк. И снова так долго не мог забыть об этом, что невольно подумал: может, надо было просто помочь?
Так продолжалось всё лето. Уш огорчался и забывал, чему его учили. Потом стыдился неправильных мыслей, ругал сам себя и огорчался, что он такой непослушный. Ох, правы были старики: в душе маленького Уша, как весна с зимой, как день с ночью, боролись две силы: голос сердца и закон своего народа. И не было ему покоя.
***
В августе малыш заболел. Он так мучился, что не может стать хорошим, что цветочки на его теле начали вянуть один за другим. Целыми днями лежал он теперь в кроватке, а мама хлопотала вокруг, стараясь его развеселить. Но у самой глаза были грустные-грустные. Уш боялся, что мама из-за него тоже заболеет, и от этого его цветочки вяли ещё быстрее. Он похудел, и когда на теле осталось всего несколько лепестков, соседи стали поговаривать, что пора бы уже готовиться к празднику перехода.
Дело в том, что розанцы не грустили, когда кто-то из них умирал — они верили, что умерший переходит в чудесный мир, где небо и река всегда розовеют от утренних лучей, берега усыпаны самыми красивыми розовыми камушками, и повсюду цветут самые прекрасные и самые вкусные розовые цветы, которые так и называются — розы. Зачем же грустить, если розанец отправляется в такое место?
Но мама маленького Уша очень хотела, чтобы сынок ещё немного пожил дома. Уш и сам этого хотел. Он лежал и думал, что, пожалуй, смог бы стать хорошим, если бы не видел ничего грустного. Огорчения с ним обычно случаются в лесу. А что если пока не ходить в лес?
Он встрепенулся — а это мысль! — и выглянул в окно. Над лесом нависли тяжёлые серые тучи, а снизу, по траве наползал сумрак. «Будет гроза», — подумал Уш, и в животе стало щекотно. Все розанцы любят грозу — она такая красивая! Уш глянул на реку: по обоим берегам как будто перемигивались розовые светлячки. Это сияли камушки. «Завтра я буду играть с ними весь день», — решил он и закрыл глаза.
Вскоре громыхнуло и налетел ветер. Он так пригнул деревья, что лес сплющился, словно по нему ударил огромный молот. Розанцы верили — это тот самый, что грохотал в небе. Мама Уша заглянула в кроватку — может, её малыш хоть грозе обрадуется? Но он спал и счастливо улыбался во сне. А на худеньком теле один за одним медленно распускались цветочки.
***
Розанцы сразу выздоравливают от радости. Уже назавтра Уш перебирал на берегу камушки, выискивая самый розовый. Как же он соскучился по ним, пока бегал по лесу! Как же хорошо ничему не огорчаться! Как здорово быть послушным! Уш улыбался, и цветочки на нём раскрылись так широко, что толкались лепестками.
Вдруг он обнаружил что-то странное: ивовый прутик, а на конце — пушинки. Всякие разные: и одуванчиковые, и ивовые с тополиными, и даже чья-то белая шерсть. Все пушинки привязаны к прутику золотистой ниточкой, а самое странное — вымазаны в чём-то розовом. И это розовое сияет ещё ярче камушков.
Чудесная вещица! Уш долго разглядывал её, и она всё больше ему нравилась. Откуда же она здесь взялась? Никто никогда не находил на берегу такого. Может, её принесла река? Нет, досюда никакая волна не достанет.
Уш осторожно положил прутик туда, где нашёл. Наверно, кто-то его потерял. Но кто?
— Может, эта штука упала с неба? — спросил Уш сам себя и засмеялся — такой нелепой показалась эта мысль.
Эх, если б он только знал...
***
Утром, чуть свет, Уш снова побежал к реке. Прутик лежал на том же месте, весь покрытый росой. Уш присел рядом и задумался. А потом спрятался среди кустов тальника и стал наблюдать — любопытно же, кто придёт за прутиком.
Весь день просидел Уш в своём укрытии. С веток вокруг него свисали цветы, похожие на большие белые колокольчики. Мама говорила, что это княжик. Он часто оплетает кусты. Уш любил смотреть на эти цветы, хотя они и не розовые. Но сейчас он не отрывал глаз от берега. А там никто так и не появился.
По дороге домой, уже в сумерках, Уш подумал: «Наверно, тот, кто потерял прутик, заметил меня и испугался. Ну что ж, завтра я вообще к реке не пойду».
Весь следующий день Уш помогал маме — надо было высушить на зиму целых шесть корзин лепестков. Малыш носил дрова, топил печку, переставлял сита и так устал, что заснул сидя. Пришлось папе нести его в кроватку, а маме — укрывать одеялом.
Но едва чуть-чуть посветлело небо на востоке, как Уш уже примчался на берег. Прутик по-прежнему был там. Как же так? Уш думал и думал, а чем больше думал, тем больше волновался. За три дня за прутиком никто не пришёл. За таким чудесным прутиком с пушинками, привязанными золотистой ниткой! Тут что-то не так. Тут точно что-то не так!
Уш поднял прутик и вдруг насторожился: вдали кто-то шагал, невидимый за излучиной, и под этими тяжёлыми шагами жалобно скрипели камушки. Уш крутанулся на месте, так что треугольники ушей на стебельках взметнулись в стороны, и помчался к лесу.
Шаги приближались — медленно и потому очень страшно. Уш не выдержал и осторожно выглянул из-за ствола. Он не забыл поглядеть и на свои цветочки. Ни один не завял. Вот повезло: когда так боишься, не успеваешь огорчаться.
И тут Уш увидел его.
— Мокрючий зверейник, — всхлипнул он и задрожал.
Да, это был мокрючий зверейник. Огромный, в клочьях чёрной шерсти, с которой стекала грязная жижа. Зверейник шагал по камушкам, оставляя мокрые чёрные следы, и бубнил себе под нос. То есть это так только говорится — бубнил. На самом деле он рычал и скрипел, ревел и гундосил. А его вечно прищуренные глазки обшаривали берег.
Любой розанец с детства знал: мокрючий зверейник очень опасен и не любит их народ. Уш помчался было домой — предупредить своих, но вдруг остановился. А чего это зверейник при свете дня разгуливает по их берегу? Неспроста это. Малыш снова выглянул и прислушался.
Зверейник говорил сам с собой:
— Ну где же она выронила ту штуку? Эти проклятые камни все одинаковы! Вот же глупая малявка! Ну да я заставлю её сказать — или приволоку сюда и пусть сама ищет. А потом будет сидеть в клетке, пока не поговорит со своими! Ишь, разлетались тут! Камни им понадобилось красить! Мне и от солнца-то покоя нет, только в пасмурные деньки и вылезаю из болота. А тут эти булыжники розовые сияют, аж глаза режет! Надоело! А не перестанут малевать, в клочья её разорву! Всех ррразорву! И тогда камни снова станут серыми, как тучи. Ласковыми. И глазки мои не будут болеть. И не придётся в болоте прятаться... Ой, болтаю я тут, как последний дурень: а если из-за деревьев кто-нибудь подслушает?
Чёрная туша повернулась к лесу, и Уш прижался к стволу. Но зверейник прикинул ширину отмели и, кажется, успокоился:
— Ну нет, оттуда даже эти поганцы в цветочек ничего не разберут. Да где же эта штука?!
Да, мокрючий зверейник был прав: ни один розанец не смог бы расслышать его бормотание — слишком далеко. Но только не для Уша. Огромные треугольные уши частенько его выручали, помогли и на этот раз. Малыш всё слышал и был ошеломлён. Выходит, камни сами по себе серые, просто кто-то их красил. Зверейник сказал — малявка. И он поймал её и посадил в клетку. А теперь ищет здесь какую-то штуку, которую она выронила.
Тут Уша осенило: прутик! Ну конечно! Как же он сразу не догадался?! Это ведь самая настоящая кисточка! Он покрепче сжал её в кулаке и поспешил домой.
***
Розанцы волновались. Уш примчался как угорелый, но пошёл не к себе, а к старейшине — самому старому и мудрому из них. А вскоре туда позвали и других стариков. Никто не знал, о чём они говорили, только гул голосов время от времени становился громче. Наконец, ближе к обеду, вышел Уш и, опустив голову, побрёл к реке. Никто не решился его расспрашивать.
А малыш из-за слёз почти не видел тропинки, и цветочки на нём постепенно складывали лепестки. Старики решили уходить. Если камни станут серыми и мокрючий зверейник начнёт бродить по берегу, ничего другого не останется.
«А та малявка как же? — спросил у них Уш. — Так и будет сидеть в какой-то клетке? А как же наша река с розовыми камушками?» И тогда его назвали непослушным и даже бессовестным. Разве забыл он древний закон: увидел то, что тебя огорчает, — сразу уходи! И не думай об этом!
Но не думать Уш не мог.
На берегу уже никого не было, только на розовых камушках остались грязные пятна. Уш подбежал к воде, зачерпнул полные ладошки и вылил на камушек. Почти до самого вечера бегал он по отмели и отмывал следы зверейника — это отвлекало от грустных мыслей. Наконец след свернул в лес.
Уш вздохнул и остановился. Оглянулся на тропинку к дому. Там он должен быть сейчас. Там ждёт его мама и — древний закон, строгий и неумолимый. Каждый достойный розанец слушается этого закона. У Уша снова потекли слёзы, прямо ручьём. Ну не мог он стать хорошим! Никак не мог.
Вдруг он кое-что понял. И внутри словно бы что-то распрямилось и даже зазвенело тихонько. Как щепочка на пне, если её оттянуть, а потом резко отпустить. Уш больше не чувствовал себя преступником. «Я вовсе не непослушный, — подумал он, — просто я не согласен».
Ещё в детстве, когда им со сверстниками читали летопись, Ушу она представлялась как прерывистая, пунктирная линия. Розанцы приходили на новое место, обживались, дружили с соседями, а потом — потом повторялась неизменная фраза:
Случилось большое огорчение, и мы ушли.
Что за огорчение, летопись умалчивала — писать о таком было запрещено. Ведь опасно огорчать потомков, которые будут это читать. И на новом месте всё начиналось сызнова.
«Толку-то от такой летописи», — подумал Уш, и эта мысль его не ужаснула.
Цветочки на розовом теле широко раскрылись и качали тычинками. Маленький розанец оглянулся на чистый сияющий берег и храбро шагнул туда, куда совсем недавно решил не ходить.
***
Вот сломанная ветка, там глубокие вмятины во мху, а дальше - втоптанная в землю трава... Такой след не потеряешь и в сумерках. Уш почти бежал и только изредка останавливался, чтобы опознаться. Ага, вон знакомая сосна с раздвоенной вершиной — значит, впереди большое топкое болото. Когда под ногами зачавкало, малыш замедлил шаг. Прощупывая дорогу прочной палкой, он ловко прыгал с кочки на кочку и внимательно смотрел по сторонам. Он понимал, что проник во владения мокрючего зверейника.
След, к счастью, вёл по краю топи. Вокруг было темновато, но не мрачно — высокие густо-зелёные ёлки нависали над тропой, но между ними, как солнечные зайчики, мелькали жёлтые листики ирги. Ушу нравилось смотреть на осенний лес, но сейчас не время — совсем скоро сядет солнце: и так уже виден лишь самый краешек Небесного Одуванчика. Так называли солнце древние розанцы.
Ушу стало весело — приятно всё-таки чувствовать себя храбрым. Но когда впереди, совсем рядом кто-то зашевелился, малыш вздрогнул и невольно попятился.
— Не бойся меня, — зазвучал нежный голосок.
Но не бояться было трудновато: сквозь натыканные в землю палки и коряги смотрело хоть и маленькое, но такое чумазое и лохматое существо, что Уш принял его за детёныша зверейника. И если б не голос, удрал бы без оглядки.
— Кто ты? — спросил он наконец.
— Я Алоль. Из рода солнечного луча. Мокрючий зверейник поймал меня у реки и притащил сюда. А потом ещё и вымазал в грязи, чтобы я не светилась, — тут голосок жалобно задрожал, — а то с неба заметят. Он хочет, чтобы я уговорила родных не красить камни и вообще ничего больше не красить. Но это невозможно. Мы же художники. И родители, и все мои братья и сёстры. Ты замечал, что то, чего коснётся солнечный луч, становится жёлтым, красным, розовым?.. Это мы рисуем.
Уш подошёл поближе.
— А я Ушан из рода розанцев. Но все меня зовут просто Уш. Знаешь, я и правда испугался — твоя шерсть такая же чёрная, как у зверейника, и я подумал...
— Что ты! — перебил голосок. — Это вовсе не шерсть, а моё платье с оборочками. Я его только недавно сшила. И кисточка у меня тоже была новая, но я её выронила на берегу.
— Я нашёл твою кисточку! Такой прутик с пушинками, да?
— Да, это она! Вот здорово! Зверейник хотел её в болоте утопить, чтобы никто не увидел. И меня заодно.
— Может, пока его нет, — спохватился Уш, — я смогу подкопать одну из этих коряг...
— Нет, он их очень глубоко воткнул. Я уже пробовала. Знаешь что? Он сказал, что завтра потащит меня на берег — искать кисточку, и тогда... Давай я тебе на ухо лучше скажу.
Уш улыбнулся и осторожно просунул стебелёк с ухом между корягами:
— Если хочешь. Но вообще у розанцев очень чуткий слух. Ты можешь говорить шёпотом, и я услышу даже во-о-он оттуда...
Он махнул рукой в сторону далёких ёлок на тропе и вдруг насторожился:
- Он идёт! Ай! - Уш неудачно повернулся, и большое ухо застряло внутри клетки. - Отцепи скорей!
У Алоли от страха затряслись руки, и никак не получалось просунуть между корягами широкий треугольник. Уш чуть не плакал — если зверейник увидит его здесь — всё пропало! Кто тогда спасёт Алоль?
Шаги всё ближе и ближе. Хруст веток слышен на весь лес. Девочка наконец проталкивает ухо наружу, но теперь зацепился стебелёк! Тогда она в отчаянии обламывает сухой сучок, и Уш чувствует, что свободен.
— Я недалеко, — успевает он шепнуть и ныряет под ближайшую ёлку за мгновение до того, как на поляне показалась огромная туша мокрючего зверейника.
***
Взошла луна. И чёрные ёлки сразу перестали быть чёрными: тут и там взблёскивают серебром хвоинки, а то и целая ветка... Алоль плакала. Ведь это её двоюродные братья из рода лунного луча разрисовывали лес. Как им, наверное, весело водить кисточками. А она не может даже позвать на помощь!
Зверейник так и не ушёл — он улёгся рядом со своей пленницей и захрапел. Но стоило ей пошевелиться, как храп тут же смолкал. Алоль думала о том, что с Ушем теперь не поговорить, а значит, он не успеет ей помочь. Ведь то, что она задумала, можно сделать только на рассвете. Девочка смахнула слёзы и поглядела на лес сквозь решётку из коряг. Вдруг она вздрогнула.
Вот же он, Уш! Стоит на повороте тропинки, отлично видимый в лунном свете... Но что это он делает? Кажется, держит треугольник уха и показывает то на него, то на свой рот. Что бы это значило? «Ты можешь говорить шёпотом, и я услышу даже во-о-он оттуда», — вспомнила Алоль. И тихо-тихо, так, что сама себя едва слышала, зашептала.
Уш замер, держа оба уха в ладошках. Потом кивнул, махнул на прощанье рукой и пропал в темноте ночного леса.
***
Когда он добрался до первых домиков розанцев, небо слегка побледнело. Значит, ночь уже кончалась. Надо спешить. Ушу нужна была кисточка Алоли, а она осталась у старейшины.
Все розанцы знали, что добрый старик никогда не запирает дверь — мало ли что случится: он, как глава рода, всегда поможет в беде.
Но только если ты не нарушил древний закон. А Уш нарушил. Больше того — собирается нарушить снова. Старейшина этого не одобрит и кисточку точно не отдаст. Поэтому Уш осторожно, на цыпочках, прокрался внутрь. Утром он видел кисточку на широком столе посреди гостиной, где обычно собирался совет. Но сейчас её там не было. Может, убрали в большой сундук, где хранится летопись?
Малыш еле-еле поднял крышку — ну и тяжеленная! Точно! Кисточка тут, прямо сверху. Вот повезло! Уш схватил её и выскользнул из дома, тихонько притворив дверь. Довольный, что не разбудил старейшину, он вприпрыжку бежал по тропинке к реке и не замечал, что сзади крадётся высокая тень.
***
Когда тучи скрывают солнце, всё вокруг сразу блёкнет. И лишь камушки продолжают сиять, даже в самый пасмурный день. Никто из розанцев не знает, почему. Но Ушу Алоль открыла секрет. Ведь это она придумала сделать камушки розовыми. В её роду - помнишь, он называется родом солнечного луча? - принято макать кисточки прямо в солнечные лучики, а Алоль свою окунает в реку. Зачем? А вот послушай.
Когда самый первый рассветный лучик касается воды, она вся розовеет. И если окунуть в неё кисточку и что-нибудь покрасить, краска продержится очень долго.
Именно об этом и попросила Уша Алоль в лунном ночном лесу. Но для чего же ей понадобилось красить камушки именно сейчас? Для того, объяснила она, чтобы сделать их гладкими и блестящими. Как речные струи. Или как зеркальца.
Уш держал кисточку над самой водой и ждал, повернувшись к востоку. Рядом он приготовил два плоских камушка. «А если макнуть в воду палец, станет он розовым или нет?» - пришло ему в голову. Но додумать Уш не успел.
По реке, переливаясь на волнах, побежало розовое сияние. Первый луч! Пора! Уш опустил в воду кисточку. А когда поднял, с пушинок капал растворённый в речной воде солнечный свет.
Да, одно дело знать про чудо и совсем другое — сделать его самому. У Уша слегка подрагивали руки, он смотрел и думал: «Какая же счастливая эта Алоль, если может всю жизнь раскрашивать мир такими красками...» Розовый свет капал и капал, а Уш всё смотрел и смотрел. И вдруг спохватился: «Алоль! Что же это я?!»
Он быстро мазнул кисточкой по одному плоскому камушку, потом по второму. Подождал немного и мазнул ещё разок, а потом ещё. Алоль говорила — красить надо в три слоя. Ну вот, всё готово. К счастью, краски хватило. Теперь он будет ждать.
Спрятавшись за большой корягой, которую выбросило на берег весеннее половодье, Уш следил за тропой мокрючего зверейника. А в это время за ним самим следили два внимательных глаза.
***
Уш даже не мигал от усердия, а мог бы и вовсе не смотреть — зверейника он всё равно услышал издалека: тяжёлые шаги, хруст веток, гундосое рычание вперемешку с сопением... И иногда — нежный жалобный голосок. Значит, Алоль с ним. Уш поднял камушки и приготовился.
Зверейник тащил Алоль подмышкой. Когда он поставил её на розовый берег, такую же чёрную и грязную, как и сам, у Уша сжалось сердце. Но ни один цветочек завянуть не успел — не до огорчений сейчас.
— Ищи эту свою штуковину! И не вздумай удирать! — прорычал зверейник Алоли.
Уш выскочил из-за коряги.
— А-а, поганец в цветочек, — заметил его зверейник. — Чего тут распрыгался? Жить надоело?
Чёрная туша приближалась, закрывая полнеба, но Уш не попятился, а храбро поднял руку. Зверейник захохотал:
— Ты что же — воевать со мной вздумал, козявка розовая? Да я тебя в лепёшку расплющу! Будет у меня праздничная тарелочка в цветочек, а-ха-ха-ха!..
А Уш поймал камушком, как зеркальцем, солнечный луч и пустил прямо в злые прищуренные глазки. Зверейник взвыл от боли, закрыл морду лапами и бросился на маленького врага! Шмяк! Огромная туша шлёпнулась на розовый берег - Уш-то отскочил, а зверейник с закрытыми глазами со всего маху налетел на корягу.
Ужасающий рёв разбудил всех в округе. Проснулись и розанцы. Они очень испугались и первым делом побежали к дому старейшины. Но старейшины не было! Ни в доме, ни вообще в деревне. В растерянности столпились розанцы на поляне, бледно-розовые от страха — шум на берегу сводил их с ума. Наконец трое самых отважных рискнули спуститься к реке. Они осторожно выглянули из-за кустов тальника и чуть было не убежали со всех ног.
Ещё бы! По отмели метался мокрючий зверейник, кидаясь на двух малышей — розового и чёрного. А те ловко уворачивались и слепили его солнечными зайчиками — Уш успел передать Алоли второй камушек. Зверейник то злобно рычал, то скулил от боли. И наконец — бросился наутёк.
Розанцы переглянулись — ну кто в такое поверит? Огромный и страшный мокрючий зверейник, не разбирая дороги, удирал от двух малюток. Да кто же они, эти могучие герои?
А у могучих героев от усталости и запоздалого страха подкосились коленки. Но через минуту оба уже смеялись и кружились, взявшись за руки, а потом с разбега сиганули в воду.
Трое розанцев с улыбкой наблюдали из-за кустов за этим весельем и вдруг вытаращили глаза: в реку-то нырнули розовый и чёрный малыши, а выскочили розовый и золотистый!
Да, Алоль умылась и отстирала платьице. И Уш не мог на неё наглядеться. Никогда он не видел такой красивой девочки! И такой нарядной: оборочки высыхали и расправлялись, и вскоре Алоль стала похожа на одуванчик, а на платье заискрились блики. Только Уш собрался сказать, что она ему очень нравится, как вдруг...
Трое розанцев в тальнике не просто вытаращили глаза, но и рты разинули. Они уже не успевали за новыми чудесами. Вокруг золотистого малыша, точнее малышки, на миг появилась радуга и рассыпалась такими же сверкающими человечками.
Это братья и сёстры Алоли разглядели её с неба. Они спустились каждый на своём луче и затормошили сестрёнку:
— Где ты была?
— Ты пряталась?
— Почему мы тебя не видели?
— Мы везде тебя искали!
Алоль не успевала отвечать. А Уш слегка обалдел.
— Так радуга — это... тоже вы? — спросил он.
— Конечно! — воскликнул «красный» человечек и представился: — Меня зовут Кель. Мы очень любим пролетать сквозь дождинки, на спор. И я всегда быстрее всех проскакиваю. За мной Иль, — он кивнул на «оранжевую» девочку, — за ней Алоль, а потом и остальные: Линаль, Свиль, Кажуль и Юноль.
Три мальчика — «зелёный», «голубой» и «синий» — и «фиолетовая» девочка, самая маленькая, по очереди поклонились Ушу.
— У младших, — продолжал Кель, — так быстро, как у меня, не выходит. А вода, она ведь упругая, сам знаешь. Если будешь реку медленно переплывать, тебя течением отнесёт, так ведь? И прямо переплыть не получится — только наискосок. Вот у нас и выходит: кто медленней сквозь дождь летит, того больше в сторону относит. Потому и мчимся мы не кучкой, как по воздуху, а всегда друг за дружкой. Так нас и видят — каждого отдельно. Получается радуга.
— Здорово! — восхитился Уш. — Как же здорово! Я теперь всегда о вас думать буду.
Кель хлопнул его по плечу:
— Да мы ещё встретимся! А теперь нам пора — родители ждут.
Уш хотел было спросить, кто же их родители, но не успел — все шестеро оседлали свои лучики и вмиг растаяли в воздухе. Алоль задержалась. Она подошла к Ушу:
— Спасибо тебе. Ты очень храбрый. И знаешь что? Ты мне очень, очень понравился.
***
Трое розанцев этого уже не видели - торопились рассказать всем удивительные новости. Правда, Уша издалека они не узнали, но новостей и так было с избытком: победа над зверейником, превращение чёрной малышки в золотистую, а потом ещё и человечки из радуги! Вся деревня гудела от разговоров. Как им нужен сейчас старейшина! Ну куда же он подевался?
А дело было так. Ночью старейшина всё-таки проснулся, заметил Уша с кисточкой и догадался, что маленький мятежник что-то затевает. Старик тихонько крался за ним к реке и видел всё — и розовую краску, и битву с мокрючим зверейником, и братьев и сестёр Алоли... Видел и то, как она растворилась в воздухе, а Уш хлопнул себя по лбу и помчался к коряге с криком:
— Алоль, подожди! Подожди, Алоль! Ты забыла кисточку!
Алоль вновь появилась на берегу, и они с Ушем долго о чём-то говорили, держась за руки. Потом Уш помахал девочке на прощанье, а сам сел на розовые камушки и понурился.
Старейшина хотел было подойти к нему, но раздумал. Что он скажет этому малышу, когда и сам теперь не знает, что правильно, а что нет? Как и всякий глава рода, он учил розанцев всегда соблюдать закон. А ещё вёл летопись. И вот сейчас сердце летописца ликовало - какой прекрасный рассказ получится, если записать подвиг Уша! Подумать только - розанец победил мокрючего зверейника! Но внутренний голос, к которому старейшина привык прислушиваться, строго спрашивал: разве может быть героем тот, кто нарушил древний закон?
Старик не знал, что на это ответить, и не спешил в деревню - там сразу же попросят совета, а что он может посоветовать, когда сам в смятении?
Уш тоже никуда не спешил - сидел, грустно перебирал камушки, и некоторые его цветочки медленно закрывались. Ну как он пойдёт к своим? Что им скажет? Можно попросить прощения, и его наверняка простят. Но Уш не чувствовал себя виноватым: если бы пришлось прожить эти дни заново, он поступил бы точно так же. И соврать не мог.
Можно попробовать всё объяснить. А если его всё-таки не поймут? Ведь никто из розанцев ещё не нарушал закона. И что ему тогда делать? Жить в лесу совсем одному? Но он так соскучился по маме с папой, по деревне с уютными домиками вокруг общей клумбы, по друзьям и школе... Так и сидел он на берегу, не зная, на что решиться.
***
— Здравствуй, малыш, - услышал вдруг Уш и поднял глаза.
Перед ним стоял старейшина. Он уселся рядом, взял в руку камушек и спросил:
— Знаешь, сколько мне лет?
Уш покачал головой.
— Я видел три больших огорчения. Три ухода. Я не помню край, где родился. Почти никому из нас не удаётся встретить старость там, где прошло детство. И потому мы никогда не даём имён ни рекам, ни горам, ни озёрам... Мы не позволяем себе любить ничего вокруг, - старик погладил камушек в ладони. - Потому что в любой день можем уйти навсегда и будем тосковать, а это опасно.
Уш слушал очень внимательно. Только теперь он понял, что старому летописцу соблюдать древний закон было труднее всех. Вдруг старик положил ему руку на плечо.
— Ты прав, маленький Ушан, — сказал он твёрдо. — У тебя зоркое сердце. Древний закон ошибается, и нашему народу больше не следует подчиняться ему. Ответь мне — как вели себя твои цветочки?
— Они стали вянуть, когда вы собрались уходить, — честно признался Уш. — Но когда я решил бороться, тут же раскрылись. И даже больше, чем обычно.
— Так я и думал, — кивнул старейшина. — Огорчения для нас смертельно опасны, и с этим ничего не поделаешь. Но от огорчений не обязательно убегать — можно делать так, чтобы их не стало. По этому закону и должен отныне жить наш народ.
Старик легко поднялся на ноги и радостно, словно в первый раз, оглядел окрестности.
— Как ты думаешь, какое имя подойдёт нашей реке?
***
Однажды в конце сентября мокрючий зверейник вылез из болота. С деревьев облетели почти все листья, и лес стал прозрачным и светлым. Теперь только в старых елях можно укрыться от солнечных лучей. Но сегодня денёк мягкий, серенький. Зверейник довольно сопел.
Внезапно всё вокруг засверкало — ярко, нестерпимо. Он зарычал, закрыл морду лапами и хотел броситься в болото, но не тут-то было. Свет окружал со всех сторон, слепил, резал глаза.
— Послушай, — прозвучал знакомый голосок, — если ты пообещаешь нас не трогать, мы перестанем светить.
— Не буду, не буду я, — утирая слёзы, стонал зверейник.
Свет погас. Зверейник робко опустил лапы — у его ног стояли семь человечков в серых плащах и один в цветочек.
— Не сердись на меня, — шагнула вперёд Алоль. — Я не знала, что у тебя глаза болят. Прими, пожалуйста, наш подарок. Это очки из дымчатого кварца, в них каждый день покажется тебе пасмурным.
— А это от моей мамы, — выступил Уш, — глазные капли. Они очень хорошо помогают, потому что мама делает их из белой осенней росы. На здоровье.
И человечки вмиг исчезли.
Мокрючий зверейник удивлённо моргал, глядя в серое облачное небо.
***
Миновала зима, и по реке снова поплыли голубые льдины, застревая на розовых камнях.
— Шумит наша Алоль, — говорил довольный старейшина.
Да, реку назвали в честь той, что так чудесно украсила её берега. Старейшина всю зиму трудился над новой летописью, а розанцы обсуждали новый закон. И когда всё обдумали и обсудили, он им чрезвычайно понравился.
С тех пор началась новая жизнь. На днях, например, на льдине посреди реки кто-то заметил белочку - подняв пушистый хвост, она испуганно металась от одного края к другому, но везде бурлила вода. Тут же бросили крюк на верёвке — такие обычно используют, чтобы забираться за цветами на деревья. Крюк зацепился за льдину, и несколько сильных розанцев подтащили её к берегу.
Как все радовались! И спасённая белочка, и спасатели, и те, кто просто наблюдал. Цветочки на розовых телах раскрылись шире некуда — значит, прав новый закон. Каждый день приносил новые огорчения, которые теперь превращали в радости.
А однажды летним вечером, когда Уш шёл по берегу после встречи с Алолью, кто-то тихонько прорычал:
— Эй ты, в цветочек!
И из кустов тальника вылез мокрючий зверейник. Его было не узнать. На длинном носу красовались дымчатые очки, шерсть стала сухой и пушистой, и вовсе не чёрной, а коричневой, с мягким палевым подшёрстком. Уш даже поймал себя на мысли, что зверейник — красивый.
— Я... это... вам... Вот! — и зверейник протянул белый букет.
Уш задохнулся от восторга. Вахта! Вахта трёхлистная! Белоснежные пушистые звёздочки! Эти цветы цвели только в сказках, что рассказывали самые старые розанцы.
— Где ты их нашёл? — прошептал Уш.
— Да чего там, — смутился зверейник. — У меня на болоте их полно. Вы приходите, а? Я там гать настелил. Придёте?
— Спасибо, мы придём. Большое спасибо, — Уш протянул руку, и зверейник, теперь уже не мокрючий, бережно взял в лапы розовую ладошку.
